Общие названия сорной травы в русских говорах Пермского края: мотивационный аспект (на материале диалектных словарей)
- Авторы: Гранова М.А.1
-
Учреждения:
- Пермский государственный национальный исследовательский университет
- Выпуск: Том 16, № 3 (2024)
- Страницы: 15-23
- Раздел: Язык, культура, общество
- URL: https://medbiosci.ru/2073-6681/article/view/279758
- DOI: https://doi.org/10.17072/2073-6681-2024-3-15-23
- EDN: https://elibrary.ru/mbagzn
- ID: 279758
Цитировать
Полный текст
Аннотация
В статье на материале диалектных словарей Пермского края рассматриваются лексические единицы, являющиеся общими обозначениями сорной травы в русских говорах региона. В ходе исследования выявлены мотивационные признаки, лежащие в основе общих названий сорной травы, построены мотивационные модели, по которым образуются эти единицы, определены общие принципы номинации сорной травы в пермских говорах. Обнаружено два основных принципа номинации – по объективным признакам самих растений и по их значению в хозяйственной деятельности человека. Доказано, что фитонимы в пермских говорах могут иметь множественную мотивацию. Рассмотрены представления русских жителей края о сорных растениях, отраженные в диалектных фитонимах. Ядро этих представлений – бесполезность сорной травы в хозяйстве (пустая трава, сорняк, сорная трава, сор, хлам, дудора, шелобонь, батарма, чаща, дурнина, дурнотравье, дурняк, дурман; развитие семантики в данном случае чаще всего происходит по модели ‘отходы, мусор, хлам’ → ‘сорняки’; это наиболее частотная семантико-мотивационная модель в рассматриваемой группе лексики); номинации, отражающие объективные признаки растений (особенности строения стебля и листьев (дубинник, батожье, дудка), свойства сорной травы (дерюга, деряга, деряжка, липучая трава, суволотка, суволока)), менее частотны на исследуемой территории и носят конкретный характер (стелиться по земле, липнуть к другим предметам и т. д.); в единичном случае в названии сорной травы отразились представления о качестве человека, приводящем к ее появлению (бабья лень). Полученные выводы свидетельствуют в пользу антропоцентрического, оценочного, конкретно-чувственного характера картины мира диалектоносителей.
Ключевые слова
Полный текст
Введение
Известно, что условия проживания определенного социального коллектива – экономические отношения, политическая ситуация, а также природные факторы – формируют его менталитет, влияют на его образ жизни. Для сельского коллектива особую роль, безусловно, играют природные условия, в том числе флора. «Одной из древнейших лексических микросистем, в которой закреплен опыт практического и культурно-мифологического освоения мира растений как части окружающей человека природы» [Коновалова 2000: 4], является народная фитонимия, поэтому ее изучение сегодня продолжает оставаться одним из важных направлений диалектологических исследований. Рост интереса диалектологов к рассмотрению фитонимов во многом обусловлен работой над первым томом «Лексического атласа русских народных говоров», посвященного теме «Растительный мир» [ЛАРНГ 1]: сбор, систематизация, картографирование диалектных названий растений позволили ученым обратиться к теоретическому рассмотрению этой лексики в различных аспектах: изучается словообразование фитонимов (см., например: [Вендина 1998]), их этимология (см., например: [Меркулова 1967]), отражение в ней межъязыкового взаимодействия (см., например: [Бродский 2010]); создаются словари фитонимической лексики (см., например [Коновалова 2000]).
Настоящая работа посвящена анализу процессов мотивации в народной фитонимии, что является актуальным, поскольку выявление мотивационных признаков, лежащих в основе названий растений, позволяет раскрыть представления о растительном мире, функционирующие в сознании современных диалектоносителей – жителей сельской местности, для которых растениеводство по-прежнему остается важной частью хозяйственной деятельности.
Однако исследования процессов мотивации в народной фитонимии носят фрагментарный характер, проводятся на материале номинаций отдельных растений (см., например, работы, посвященные номинациям лопуха, репейника [Красовская 2012], крапивы [Зорина 2016], конопли [Колокольцева, Кудряшова 2007]) или групп растений, в том числе номинаций трав (см., например: [Вендина 2016; Колосова 2011; 2015; Меркулова 1965; 1967]).
Имеются исследования мотивации фитонимов, выполненные на материале говоров отдельных территорий (см.: [Алёшина 2014; Занозина, Ларина 2000]). Что касается русской фитонимии Пермского края, то к настоящему времени в мотивационном ключе рассмотрены лишь ее отдельные группы: названия травы душицы [Русинова 2011], ягодных растений [Боброва 2017], грибов [Пермякова 2010], номинации деревьев в говоре одного населенного пункта [Русинова, Ямлиханова 2006], названия молодых шишек хвойных деревьев [Зверева 2023]; ряд работ посвящен группе номинаций травянистых растений (см.: [Бакланова 2014; Русинова, Богачева 2003]).
Объектом настоящего исследования стали названия сорной травы, функционирующие в русских говорах Пермского края. Цель работы – изучение мотивационной семантики лексических единиц, обозначающих эти растения, то есть рассмотрение того, как народные представления о сорняках отразились в диалектном языке. Как указывает С. М. Толстая, отношения «левой» (внутренней) и «правой» (внешней) мотивации для слова не симметричны: одни слова имеют развитую систему внутренних мотивационных моделей и менее развитую сеть семантической деривации (таковы, например, имена лиц, регулярно называемых по характерному действию, функции, разного рода признакам и т. п.); другие единицы, являющиеся немотивированными или «слабо мотивированными», могут активно развивать собственную семантическую деривацию (то есть имеют сильную «правую» область мотивации) [Толстая 2002: 116–117]. В настоящей работе будет рассмотрена «левая» мотивация фитонимов.
В задачи исследования входит: 1) анализ словарных статей диалектных словарей Пермского края и отбор из них лексических единиц, являющихся общими названиями сорной травы; 2) поиск мотивирующих единиц для этих слов и построение мотивационных моделей для образования данных фитонимов; 3) выявление мотивационных признаков, лежащих в основе исследуемых названий, и общих принципов номинации сорных растений в пермских говорах; 4) описание представлений русского населения края о сорной траве, нашедших отражение в ее номинациях, как части картины мира носителей традиции.
Источниками материала для нашей работы послужили статьи диалектных словарей Пермского края (АС; СПГ; СРГСПК; СРГЮП), из которых отбирались именно общие номинации; видовые обозначения сорных растений (крапива, аржаник ‘щетинник сизый’, восот ‘осот’ и т. д.) в настоящей работе не рассматриваются.
Отметим, что в ботанике сорными называются растения, нежелательные на территориях, используемых человеком в хозяйственной деятельности; они ухудшают условия произрастания культивируемых растений, создают благоприятную среду для размножения вредителей; вьющиеся сорняки вызывают полегание сельскохозяйственных растений, высокостебельные – забивают рабочие органы уборочных машин; зерно с примесью семян ядовитых сорных растений может быть причиной отравления людей и животных; для уничтожения сорных растений используется комплекс специальных агротехнических приемов [Конечная 2016].
Диалектными словарями Пермского края зафиксировано 24 общих названия сорной травы, в основе которых лежат различные признаки этих растений. Количество номинаций указывает на важность таких растений для диалектоносителей, поскольку выбор самих маркируемых предметов и явлений внешнего мира и их признаков, объективируемых в их языковых номинациях, «не является случайным <...>, а носит системный характер, давая представление о мировидении всех членов этноса» [Вендина 2016: 124–125], и чем чаще маркируется в языке та или иная реалия, тем большую значимость она имеет в жизни и в картине мира носителей диалекта.
Общие номинации сорной травы в русских говорах Пермского края и мотивационные признаки, лежащие в их основе
Перейдем к анализу нашего материала. Во-первых, в диалектных словарях Пермского края встретились номинации сорной травы дерю́га, деря́га, деря́жка: Так вы че, через дерюгу шли че ли? (Кособаново Кунг.) (СПГ 1: 213); Вот ведь деряга какая, никак не отцепишь (Н. Звяга Караг.) (там же); Деряга, она как мох же будет, только длинный такой стебель, а на ней шишечки маленьки. Прямо по земле вьется (Харенки Сол.) (там же); Деряжка – трава зелёная. На ей растут тонкие листики, как иголочки; а на их появляется пыльца, сдают ее, она ценная; между окнами деряжку-то и ложат, она не вянет (Аристова Сол.) (там же). Все названия зафиксированы в значении ‘цепкая сорная трава’.
Представляется, что анализируемые единицы связаны с глаголом драть и могут развивать свои значения по модели: ‘то, что рвет, царапает, обдирает’ [РЭС 13: 262] → ‘сорная трава’. Таким образом, рассматриваемые номинации отражают способность сорной травы ранить людей и животных, причинять им физическую боль, что связано с жесткостью и шершавостью, возможно, колючестью стебля растения, который позволяет ему цепляться за другие растения, предметы или людей. Такой семантический переход логичен, если обратить внимание на то, что в пермских говорах единица дерюга обозначает грубую ткань, а дерюжка – верхнюю одежду из такой ткани [СПГ 1: 213; СРНГ 8: 27–29].
В пермских говорах отмечены такие названия сорной травы, как дуби́нник ‘жесткая, грубая трава’ (СПГ 1: 236) и батожьё ‘сухая колючая, с большими стеблями сорная трава’ (СРГЮП 1: 44): Двор-от у меня весь дубинником зарос, а выдергать не проворю уж (Кленовка Больш.) (СПГ 1: 236); Ведь вот како колюче батожьё, все руки, девки, исколете (Рагузы Чайк.) (СРГЮП 1: 44). Первую номинацию можно связать со словом дубина, известным в литературном языке в значении ‘толстая тяжелая палка’ [БАСРЯ 5: 409]. Вторая единица восходит к слову батог с литературным значением ‘палка или толстый прут, применявшийся в старину для телесных наказаний’, а также ‘палка, посох’ [БАСРЯ 1: 416]; в пермских говорах фиксируется схожая семантика – ‘палка, посох, трость, дубина’ (СПГ 1: 14). Можно предположить, что обе номинации указывают на жесткость, твердость стебля растения и его большую толщину; мотивационную модель можно представить как ‘твердый, жесткий, толстый, негнущийся предмет’ → ‘сорная трава’.
Кроме того, название дубинник можно также связывать со словом дуб. Это высокое дерево (до 40 м) с толстым стволом (до 4 м в диаметре), древесина которого отличается твердостью, прочностью и зимостойкостью [Баландин 2016], поэтому единица дубинник может указывать не только на толщину стебля, но и на его высоту, а также на прочность и жесткость. Мотивационная модель: ‘дерево с высоким, толстым стволом и твердой корой’ → ‘сорная трава’.
Особенности строения стеблей сорной травы отразились и в номинации ду́дка: У меня <...> весь огородец дудкой затянуло (Юрич Караг.) (СПГ 1: 237). В пермских говорах единица обозначает ‘толстый, полый стебель растения’ (там же) и, как видно из приведенного примера, сорную траву с таким стеблем. Название отражает сходство формы стебля растения с формой «простейшего духового музыкального инструмента в виде полой деревянной трубки с отверстиями» [БАСРЯ 5: 418]. Мотивационная модель: ‘предмет, имеющий форму полой трубки’ → ‘толстый полый стебель растения’ → ‘сорное растение с таким стеблем’.
Со свойствами стебля сорных растений связаны номинации су́волотка су́волока и липу́чая трава́: Покушать нечего, траву ели – суволотку (Бондюг Черд.) (СПГ 2: 415); Липучая трава всю картошку обтенёт (Вильва Сол.) (там же: 444). Эти единицы указывают на способность стебля растения обвивать, «обволакивать» другие растения или предметы (ср. значение единиц с корнями -волок-/-волот-: ‘Сорная трава <...>, цепляющаяся за ноги при ходьбе, мешающая идти’ (АС 5: 159)).
В пермских диалектных словарях отмечено также обозначение сорной травы бурла́н: Вон какой бурлан нынче вырос – полоть пора (Кленовка Больш.) (СПГ 1: 66–67). Единица родственна лексеме бурьян, функционирующей в литературном языке со значением ‘крупностебельная сорная трава (крапива, лопух и т. п.); высокая сорная трава’ [БАСРЯ 2: 270]. Как отмечает П. Я. Черных, название сорной травы бурьян восходит к глаголу бу́рити ‘много и сильно лить’, а также ‘бунтовать, разорять, разрушать’ и родственно словам буря, бурлить (в значении ‘шуметь, бушевать, буянить’), буйный [ИЭССРЯ 1: 126]. Следовательно, «растение-сорняк названо так <...> по быстрому и буйному его росту и разрушительному действию» [там же]. Таким образом, анализируемая номинация отражает способность сорной травы быстро разрастаться и причинять вред культурным растениям.
Еще одно название сорной травы в пермских говорах – пуста́я трава́: Картовну траву не дерьгат, а пусту-то траву выдерьгиват (Акчим Краснов.) (АС 1: 167); Траву-то пусту-то всё дергала. А леший с ей! Она выростёт! (Акчим Краснов.) (АС 2: 108); Травы пустой много не продерьгано (Акчим Краснов.) (АС 4: 144); Это мы пустую траву стяпывали, сорняки (Акчим Краснов.) (АС 5: 159). Единица отражает идею отсутствия у сорной травы хозяйственной ценности, пользы для человека.
Сходные представления лежат в основе еще ряда номинаций сорной травы, зафиксированных в пермских говорах: сорня́к, со́рная трава́, сор, хлам, ду́дора, шелобо́нь, батарма́, чаща́: Вот семена-то окрошатся осенью, шибко сорняков много будёт (Кленовка Больш.) (СПГ 2: 41); Посеяно – сорна трава может вытеснить (Акчим Краснов.) (АС 1: 192); Всякой сор нарастёт: молошник, восоть, мальда (Шипицыно Гайн.) (СРГСПК 1: 277); Я до чистичка все убрала, выполола, а сейчас вон снова хлам нарос (Волково Киш.) (СРГЮП 1: 235); Весь огород дудорой зарос, жжется (Сильново Караг.) (СПГ 1: 237); Трава шелобонь така, куда её деваешь (Острожка Ох.) (СПГ 2: 549); В прошлом году здесь некошено, так батармы воно сколько (Фоки Чайк.) (СПГ 1: 24); Пололи, из посеву цяшшу выдерьгивали, прополку делали. А всѐ одно затегало травой – цяшшой (Акчим Краснов.) (АС 6: 153).
Как видим, в данную группу входят как обозначения, встречающиеся в литературном языке (сорняк, сорная трава), так и собственно диалектные номинации. Их объединяет то, что все они образовались от названий отходов, мусора. Номинации сорняк, сорная трава, сор, хлам имеют прозрачную внутреннюю форму, и эта мотивация в них видна хорошо. Остальные единицы требуют пояснения. Номинация дудора, вероятно, происходит от слова дудора со значением ‘хлам, дрянные пожитки’ [Даль 1: 445]. Слово шелубонь восходит к шалупонь со значением ‘ненужные вещи; грязь, пыль, сор’, которое связано с шелуха, шелупина ‘шкурка, кожурка, очистки’ [СРА]. Единица батарма, вероятно, возникла из бахтарма (так, в говорах Русского Севера обе единицы имеют сходную семантику: батарма ‘пивная гуща’ [СГРС 1: 73], бахтарма ‘осадок, остаток от пива, браги либо другой процеженной жидкости’ [там же: 79]). Единица бахтарма отмечена в пермских говорах в значении ‘грязь’ (СРГЮП 1: 45), а также ‘внутренняя поверхность кишок’ и ‘верхняя кожица бересты’ (СПГ 1: 27) и является заимствованием из тюркских языков (ср.: номинация сорной травы батарма зафиксирована в Чайковском районе Пермского края, граничащем с Башкирией, и могла быть заимствована русскими от местного тюркского населения), где, согласно А. Е. Аникину, имела значение ‘шершавая и/или «мохристая» пленка, кожица на шкуре, грибе, бересте’ (из тюрк. bastyrma ‛сдавленное, сжатое’), то есть то, что не идет в пищу, выбрасывается [РЭС 2: 295]. Единица чаща́ в русских говорах Пермского края (в частности, в говоре деревни Акчим Красновишерского района, где зафиксирована и рассматриваемая номинация сорной травы) может обозначать заросли малоценных пород деревьев, низкосортную древесину, древесные отходы и вообще любой хлам, сор (АС 6: 153).
Таким образом, все рассмотренные единицы претерпели изменение семантики по модели ‘отходы, мусор, хлам вообще’ → ‘сорная трава’. Эти названия, на наш взгляд, репрезентируют идею ненужности сорняков, указывают на то, что от них следует избавляться, пропалывать.
В пермских материалах отчетливо выделяется еще одна группа номинаций сорных растений – названия с корнем -дур-: дурни́на, дурнотра́вье, дурня́к: На покосе нонче беда много дурнины наросло (Асово Бер.) (СПГ 1: 238); Беда есть, чем корову кормить; на покосе одно дурнотравье ноне наросло (Шульгино Бер.) (там же: 239); Дурняк-от обкашивать надо, на што его (Калинино Кунг.) (там же). Все они происходят от прилагательного дурной ‘плохой’. Этот признак может указывать на отсутствие у сорных растений хозяйственной ценности и на их отрицательную оценку диалектоносителями.
В русских говорах Пермского края в значении ‘сорняк’ отмечена также единица дурма́н: Раньше-то дурмана не было. Чтобы у кого-то дома наросла трава? Нет, не было (Лидино Окт.) (СРГЮП 1: 255–256). В литературном языке это слово обозначает растение Datura stramonium L. (дурман обыкновенный, дурман вонючий), все части которого ядовиты и которое имеет довольно сильный запах (приятный – у цветков, неприятный – у стеблей и листьев, если их повредить), способный опьянять, одурять, одурманивать человека [Головкин 2016]. Однако представляется, что в сознании диалектоносителей анализируемый фитоним связан не с литературной номинацией растения Datura stramonium L., а с прилагательным дурной, поэтому следует включить эту единицу в охарактеризованную выше группу слов с корнем -дур-. Мотивационный признак в данном случае тот же, что и у этих номинаций, – отсутствие у растения полезных для человека качеств, его отрицательная оценка.
Наконец, еще одно название сорняков в пермских говорах – ба́бья лень: На грядках сплошь растет бабья лень. Выполоть бы надо (Лызиб Сол.) (СПГ 1: 472). Мотивировка этой номинации прозрачна: ‘отрицательное качество человека’ → ‘сорняки как результат, к которому приводит наличие у человека этого качества’.
Выводы
1. Проведенный анализ позволяет указать общие принципы номинации сорной травы в русских говорах Пермского края:
1) номинация по объективным признакам самих растений:
а) по особенностям строения стебля (дубинник, батожье, дудка);
б) по свойствам растений (дерюга, деряга, деряжка, липучая трава, суволотка, суволока, бурлан);
2) номинация по значению сорных растений для хозяйственной деятельности человека:
а) по отсутствию у них хозяйственной пользы (пустая трава, сорняк, сорная трава, сор, хлам, дудора, шелобонь, батарма, чаща, дурнина, дурнотравье, дурняк, дурман);
б) по качеству человека, приводящему к появлению сорняков (бабья лень).
Стоит отметить, что, с одной стороны, фитонимы в пермских говорах могут иметь множественную мотивацию. С другой стороны, один мотивационный признак может отражаться в нескольких номинациях, что в целом типично для диалектной лексики (ср., например, наблюдения Л. О. Занозиной, Л. И. Лариной [Занозина, Ларина 2000]).
Наиболее частотной семантико-мотивационной моделью при образовании общих названий сорных растений в пермских говорах является модель ‘отходы, мусор, хлам’ → ‘сорняки’ (по этой модели образовано 8 номинаций).
2. Языковые данные русских говоров Пермского края дают возможность составить следующий собирательный «портрет» сорных растений в картине мира диалектоносителей. Сорные растения часто обладают высоким жестким, колючим стеблем или же, наоборот, стелющимся стеблем, способным оплетать, обвивать другие растения. Они не имеют хозяйственной ценности и представляют опасность для культурных растений, а также для человека и животных (поскольку их листья и стебли способны ранить того, кто к ним прикасается). Если не пропалывать сорняки (например, по причине лени), то они могут очень буйно разрастись и погубить культурные растения.
Сопоставление этого «портрета» с ботаническим описанием из энциклопедии, приведенным в начале настоящей статьи, позволяет видеть, что основные представления о сорных растениях (о наличии крупностебельных и стелющихся видов, о вредоносности сорняков для культурных посадок, а также для человека и животных) отражены в обоих случаях. При этом большинство диалектных названий маркируют их бесполезность в хозяйстве (13 номинаций). Это главный признак сорной травы для носителей говоров. На втором месте в диалектной картине мира представления о строении растений и их свойствах (каждое такое свойство отражают 1–3 номинации), причем эти свойства носят предельно конкретный характер (стелиться по земле, липнуть к другим объектам и т. д.). Кроме того, в диалектной картине мира отражено то, чего нет в научном описании сорных растений, – качество человека, приводящее к их появлению (бабья лень) (причем при таком способе номинации отрицательную культурную оценку получают не только сами растения, но и данное качество человека через связь с ними). Всё сказанное еще раз свидетельствует в пользу антропоцентрического, оценочного, чувственно-конкретного характера картины мира носителей говоров.
Условные сокращения районов Пермского края
Бер. – Берёзовский; Больш. – Большесосновский; Гайн. – Гайнский; Караг. – Карагайский; Киш. – Кишертский; Краснов. – Красновишерский; Кунг. – Кунгурский; Ох. – Оханский; Сол. – Соликамский; Чайк. – Чайковский; Черд. – Чердынский.
Список источников с сокращениями
АС – Словарь говора д. Акчим Красновишерского района Пермской области (Акчимский словарь): в 6 вып. / гл. ред. Ф. Л. Скитова. Пермь: Перм. гос. ун-т, 1984–2011. Вып. 1–6.
СПГ – Словарь пермских говоров: в 2 вып. / под ред. А. Н. Борисовой, К. Н. Прокошевой. Пермь: Кн. мир, 2000–2002. Вып. 1–2.
СРГСПК – Словарь русских говоров севера Пермского края / гл. ред. И. И. Русинова. Пермь: Перм. гос. ун-т. Вып. 1. А–В. 2011. 364 с.
СРГЮП – Словарь русских говоров Южного Прикамья / И. А. Подюков (науч. ред.), С. М. Поздеева, Е. Н. Свалова, С. В. Хоробрых, А. В. Черных; Перм. гос. пед. ун-т. Пермь, 2010–2012. Вып. 1–3.
Об авторах
Мария Андреевна Гранова
Пермский государственный национальный исследовательский университет
Автор, ответственный за переписку.
Email: marjanaandreeva@mail.ru
ORCID iD: 0000-0002-2577-6652
SPIN-код: 3653-3938
ResearcherId: D-2785-2018
к. филол. н., доцент кафедры теоретического и прикладного языкознания
Россия, 614068, г. Пермь, ул. Букирева, 15Список литературы
- Алёшина Л. М. Мотивация наименований подорожника как способ отражения опыта освоения носителями говоров мира растений // Лексический атлас русских народных говоров (Материалы и исследования) 2014 / отв. ред. А. С. Герд. СПб.: Нестор-История, 2014. С. 25–30.
- Бакланова И. И. Народные названия дикорастущих съедобных растений Пермского края, или История поиска названия «гоныши» // Проблемы лингвистического краеведения / сост. С. С. Иванова; отв. ред. Ю. Г. Гладких. Пермь: Изд-во ПГГПУ, 2014. С. 35–42.
- Баландин С. А. Дуб // Большая российская энциклопедия. 2016. URL: https://old.bigenc.ru/biology/text/1969337 (дата обращения: 05.05.2024).
- БАСРЯ – Большой академический словарь русского языка / гл. ред. К. С. Горбачевич. М.; СПб.: Наука, 2004–. Т. 1–.
- Боброва М. В. Названия ягод и ягодных растений в русских говорах Пермского края и иных территорий // Лексический атлас русских народных говоров (Материалы и исследования) 2017 / Ин-т лингв. исслед. РАН. СПб.: Нестор-История, 2017. С. 59–77.
- Бродский И. В. Русские заимствования в фитонимическом фонде финно-пермских языков // Лексический атлас русских народных говоров (Материалы и исследования) 2010 / отв. ред. А. С. Герд. СПб.: Наука, 2010. С. 293–298.
- Вендина Т. И. «Лексический атлас русских народных говоров» и лексика природы в лингвогносеологическом аспекте // Лексический атлас русских народных говоров (Материалы и исследования) 2016 / отв. ред. С. А. Мызников. СПб.: Нестор-История, 2016. С. 121–153.
- Вендина Т. И. Русская языковая картина мира сквозь призму словообразования (макрокосм). М.: Индрик, 1998. 236 с.
- Головкин Б. Н. Дурман // Большая российская энциклопедия. 2016. URL: https://bre.mkrf.ru/biology/text/1970763 (дата обращения: 07.05.2024).
- Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 ч. Ч. 1. М.: Типография А. Семена, 1863. 627 с.
- Занозина Л. О., Ларина Л. И. Мотивированность лексики растительного мира (на курском материале) // Лексический атлас русских народных говоров (Материалы и исследования) 1997 / отв. ред. И. А. Попов. СПб., 2000. С. 129–131.
- Зверева Ю. В. Названия молодых шишек хвойных деревьев в русских говорах Пермского края // Известия Уральского федерального университета. Серия 2. Гуманитарные науки. 2023. Т. 25, № 2. С. 181–198. doi: 10.15826/izv2.2023.25.2.031
- Зорина Л. Ю. Наименования крапивы в русских народных говорах (по данным ЛАРНГ) // Лексический атлас русских народных говоров (Материалы и исследования) 2016 / отв. ред. С. А. Мызников. СПб.: Нестор-История, 2016. С. 227–238.
- ИЭССРЯ – Историко-этимологический словарь современного русского языка: в 2 т. / П. Я. Черных. М.: Русский язык, 1999. Т. 1. А – Пантомима. 624 c.
- Колокольцева Т. Н., Кудряшова Р. И. Наименования растения конопля в русских говорах (по материалам Лексического атласа русских народных говоров) // Лексический атлас русских народных говоров (Материалы и исследования) 2007 / отв. ред. А. С. Герд. СПб.: Наука, 2007. С. 123–131.
- Колосова В. Б. Отзоонимные названия растений в русских говорах на общеславянском фоне // Славянская диалектная лексикография: материалы конф. / отв. ред. С. А. Мызников, О. Н. Крылова. СПб.: Наука, 2011. С. 50.
- Колосова В. Б. Русские диалектные фитонимы, мотивированные названиями пищи // Современные проблемы лексикографии: материалы конф. / отв. ред. О. Н. Крылова. СПб.: Нестор-История, 2015. С. 100–101.
- Конечная Г. Ю. Сорные растения // Большая российская энциклопедия. 2016. URL: https://old.bigenc.ru/biology/text/3637640 (дата обращения: 03.05.2024).
- Коновалова Н. И. Словарь народных названий растений Урала. Екатеринбург: Межотрасл. рег. центр, 2000. 233 с.
- Красовская Н. А. Названия лопуха и репейника в русских говорах // Лексический атлас русских народных говоров (Материалы и исследования) 2012 / отв. ред. А. С. Герд. СПб.: Нестор-История, 2012. С. 373–382.
- ЛАРНГ – Лексический атлас русских народных говоров / отв. ред. Т. И. Вендина. М.; СПб.: Нестор-история, 2017. Т. 1. Растительный мир. 736 с.
- Меркулова В. А. Очерки по русской народной номенклатуре растений (Травы, грибы, ягоды). М.: Наука, 1967. 259 с.
- Меркулова В. А. Происхождение названий дикорастущих съедобных растений в русских говорах: дис. ... канд. филол. наук. М., 1965. 369 с.
- Пермякова Л. А. Миконимы пермских говоров в синхронном и диахронном аспектах // Вестник Пермского университета. Российская и зарубежная филология. 2010. Вып. 3(9). С. 25–31.
- Русинова И. И. Названия травы душица обыкновенная в пермских говорах (на материале словарей) // Лексический атлас русских народных говоров (Материалы и исследования) 2011 / отв. ред. А. С. Герд. СПб.: Наука, 2011. С. 360–367.
- Русинова И. И., Богачева М. В. Фитонимическая лексика говоров Пермской области // Лексический атлас русских народных говоров (Материалы и исследования) 2000 / отв. ред. А. С. Герд. СПб.: Наука, 2003. С. 116–127.
- Русинова И. И., Ямлиханова И. М. Лексика леса в одном пермском говоре (на материале Тематической группы «Дерево» говора д. Акчим Красновишерского района Пермской области) // Лексический атлас русских народных говоров (Материалы и исследования) 2006 / отв. ред. А. С. Герд. СПб.: Наука, 2006. С. 215–231.
- РЭС – Русский этимологический словарь / А. Е. Аникин. М.: Рукописные памятники Древней Руси, 2007–. Вып. 1–.
- СГРС – Словарь говоров Русского Севера / под ред. А. К. Матвеева. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та. Т. 1. А–Б. 2001. 252 с.
- СРА – Словарь русского арго: мат. 1980– 1990-х гг. / В. С. Елистратов М.: Русские словари, 2000. URL: http://gramota.ru/slovari/argo/53_16225 (дата обращения: 08.05.2024).
- СРНГ – Словарь русских народных говоров / под ред. Ф. П. Филина, Ф. П. Сороколетова. М.; Л.; СПб.: Наука, 1965–. Вып. 1–.
- Толстая С. М. Мотивационные семантические модели и картина мира // Русский язык в научном освещении. 2002. № 1(3). С. 112–127.
Дополнительные файлы
