The Modernity of L. I. Antsyferova's Ideas (To the 100th Anniversary of Her Birth)

Texto integral

ВВЕДЕНИЕ

Л.И. Анцыферова остается и сейчас одним из самых цитируемых авторов в психологической литературе. В чем секрет ее научного долголетия? Представляется, что секрет состоит в глубине проникновения в психологическую сущность разрабатываемых ею понятий, проблем науки, многие годы служащих ориентиром для современных ученых. Несомненно, что центр ее интересов лежал в психологии личности, ее развитии. Однако личность выступала для нее не только как центр научных поисков, но и как центр связанных с нею проблем, потенциал разработки которых был ею заложен.

В предыдущих юбилейных статьях нами были уже рассмотрены и затронуты проблемы психологии развития, взаимоотношение принципов развития, системности, дополненные на современном этапе принципами неопределенности, антиципации, субъектности, непрерывности, дифференциации–интеграции [9]. Среди важнейших проблем психологии развития Л.И. Анцыферова выделяет гетерохронность развития разных компонентов психики, разный темп их формирования, “периоды спада и подъема в разные возрастные периоды, меняющиеся сочетания прогрессивных, регрессивных и стагнирующих тенденций развития на разных этапах жизненного пути” [1, с. 22]. Возможны регрессивные и тупиковые линии развития, однако эти типы развития не являются проявлениями деградации. Регрессивное развитие существенно отличается от прогрессивного, но тем не менее также представляет собой качественное преобразование системы. Регресс характеризуется таким движением исходных форм, которое приводит к понижению уровня их организации, к сужению функциональных возможностей системы, возрастанию ее специализации, снижению зависимости от частных элементов среды, замедлению темпов ее развития. Применительно к психическому развитию человека регресс становится ведущей формой на поздних стадиях индивидуального жизненного пути, когда резкое снижение функциональных возможностей индивида ведет к сужению его временной перспективы, обеднению системы жизненных отношений и сферы интересов при адаптации к ограниченной социальной среде [1]. Нами было обосновано, что регрессивные формы развития по всем выделенным критериям (системному, информационному, энергетическому, экологическому) [2] можно рассматривать как подготовительные, антиципирующие, так как они позволяют организму, индивиду, личности адаптироваться в отношениях с миром с учетом инволюции. Регрессивные формы развития не только характерны для поздних этапов онтогенеза человека, но наблюдаются и как закономерная стадия на протяжении всего периода онтогенеза, когда происходит перестройка системы организации той или иной функции и поведения [13; 14].

Важным и сложным для психологии остается вопрос соотношения понятий субъекта и личности. Л.И. Анцыферова ставила этот вопрос и намечала пути его решения. Следует заметить, что разработка понятия личности в психологии далека от завершения и продолжаются дискуссии между сторонниками представления о личности как носителе определенных черт и личности как содержательной ипостаси человека, отражающей его ценности, направленность, диспозиции, моральные убеждения, духовные устремления.

Для прояснения данного вопроса необходимо обратиться к анализу Л.И. Анцыферовой субъектно-деятельностного подхода.

Несмотря на то что понятие субъекта как “автора деятельности” было заложено в работах С.Л. Рубинштейна, собственно разработка субъектного и субъектно-деятельностного подхода принадлежит в большей степени его ученикам: К.А. Абульхановой, А.В. Брушлинскому, Л.И. Анцыферовой. Как отмечает Л.И. Анцыферова, «парадоксальным образом помехами на пути разработки проблемы субъекта стали причины внутренние — изменения в системе понятий отечественной психологии. В конце 60-х — начале 70-х годов одно из центральных мест в этой системе заняло понятие “личность”. Начали разрабатываться темы “личность и деятельность”, “личность и общение”, “личность и психические процессы” и т.п. И все же в это время появились работы, в которых понятия “субъект” и “личность” оказались сопряженными. Особенно примечательными в этом отношении выступили работы Л.И. Божович и Б.Г. Ананьева» [3, с. 28–29]. В концепции Л.И. Божович термин “субъект” выступал как важнейшее качество личности, как способность овладевать миром, творить себя, создавать нечто новое в социуме. Первые формы субъектного отношения к миру появляются в младенчестве (3–5 недель жизни). Согласно Б.Г. Ананьеву, на уровне развития человека как индивидуальности происходит интеграция индивида, личности и субъекта деятельности. Однако им не раскрыты отношения между субъектом и личностью и их генезом. В рамках разработки деятельностного подхода А.Н. Леонтьевым выдвинуто положение о том, что личность выступает производной от деятельности, однако остается открытым вопрос: кто является источником и реализатором разных форм деятельности до появления личности. Разные представления об авторстве деятельности и причинности бытия (С.Л. Рубинштейн) и личности, формируемой деятельностью (А.Н. Леонтьев), предельно заостряют вопрос о том, как соотносятся друг с другом эти “ипостаси” человека, является ли понятие личности более широким, чем понятие субъекта? Этот вопрос актуален для общей психологии и психологии личности, но существуют науки, в которых его постановка просто неправомерна. Так, политологи говорят о субъектах федерации, и в системе их категорий неуместно понятие “личность”. Свои ограничения этот вопрос имеет и в психологической науке. Например, представители социальной психологии изучают группового субъекта, но речь при этом не идет о “групповой личности” [3, c. 29]. Данный вопрос требует дополнительного обоснования в связи с представлениями о личности как содержательной ипостаси человека.

ГРУППОВАЯ ЛИЧНОСТЬ

Обосновывая понятие коллективного субъекта, А.Л. Журавлев пишет: «Одним из бесспорных теоретических достоинств понятия “субъект” является его интегральный характер и возможность использования в психологии для обозначения характеристик как индивида (“индивидуальный субъект”), так и группы (“групповой, коллективный субъект”), т.е. понятие “субъект” позволяет выявлять общее в психологических свойствах личности, малой и большой группы и общества в целом. Можно согласиться с мнением А.В. Брушлинского, что фактически субъектом может быть общность любого масштаба, включая все человечество (Брушлинский, 1996, с. 14). Следовательно, понятие и феномен “коллективный субъект” исходно характеризуются качествами интегративности и универсальности» [5, с. 119]. Автор выделяет гносеологический смысл этого понятия, противопоставляя коллективного субъекта коллективному объекту, и указывает на его онтологическое основание, противопоставляющее коллективного субъекта индивидуальному. «“Коллективный субъект” — это не один и не отдельный человек, а человек, связанный с другими людьми в некоторой общности. Это взаимосвязанная и взаимозависимая группа людей, выполняющих совместную деятельность» [5, с. 121]. Говоря о принципе деятельности, С.Л. Рубинштейн указывал, что это всегда совместная деятельность. Данная мысль была развита Б.Ф. Ломовым, который подчеркивал, что изучение деятельности отдельного субъекта всегда является условным и неполным.

Основанием выделения понятия становится и определенное качество субъекта. Коллективными субъектами становятся группы людей, обладающих разной степенью субъектности. “Коллективный субъект есть всякая совместно действующая или ведущая себя группа людей. Всякая совокупность людей, проявляющая себя через любые формы поведения, отношения, деятельности, общения, взаимодействия и т.п., есть коллективный субъект” [5, с. 124].

Разрабатывая понятие коллективного субъекта, А.Л. Журавлев выделяет три основных критерия: взаимосвязанность и взаимозависимость индивидов в группе; “качество (способность) группы проявлять различные формы совместной активности, т.е. выступать, быть единым целым по отношению к другим социальным объектам или по отношению к себе самой” [5, с. 125]; способность группы к саморефлексии.

Развивая идеи коллективного субъекта, Т.А. Нестик выделяет среди психологических факторов формирования коллективного образа будущего личностные, групповые, межгрупповые, организационные и социетальные. «К личностным факторам относятся, на наш взгляд, выраженность индивидуальной временнóй ориентации на будущее, протяженность временнóй перспективы, уровень тревожности, социальная идентичность, ценностные ориентации. Сюда же можно отнести ряд когнитивных эффектов прогностической деятельности — сверхоптимизм, самопророчество, стереотипизация отдаленных во времени событий, эвристики доступности и представленности, эффекты “черных лебедей”, пренебрежения масштабом риска и др.» [6, с. 410]. Т.А. Нестик указывает, что “отношение личности к времени сегодня все чаще рассматривается с учетом группового или социетального контекстов. Если раньше основной единицей анализа выступало индивидуальное отношение к времени, то сегодня в качестве такой единицы чаще всего выступает отношение к времени в группе (проектной группе, подразделении, организации, этнической группе, обществе)” [7, с. 389]. Раскрывая понятие рефлексивности коллективного субъекта, Т.А. Нестик и А.Л. Журавлев подчеркивают ее реализуемую направленность, ориентацию группы на анализ своей деятельности, а также на изменение этой деятельности на основе рефлексии. Авторы выделяют ряд характеристик, которые разграничивают групповую рефлексивность от рефлексивности индивидуальной: особая коммуникативная и ролевая структура рефлексивного процесса; направленность на формирование положительной групповой идентичности; связь с феноменами лидерства, социального влияния, групповыми защитными механизмами, повышающими групповую рефлексивность; накопление коллективом метакогнитивного опыта [8].

Приведенные новые исследования коллективного субъекта позволяют говорить о коллективных личностных феноменах, которые направляют реализацию взаимодействия с окружением коллективного субъекта. В системно-субъектном подходе была предпринята попытка разграничения двух реципрокно взаимосвязанных составляющих человека — субъекта и личности. Для индивидуального субъекта были описаны структуры и функции, специфицирующие эти две ипостаси человека. Субъект понимается как интегративное объединение всех психологических ресурсов человека, функционально реализующим цели и направленность личности.

Рассмотрим выделенные структуры и функции относительно коллективного субъекта и коллективной личности.

В табл. 1 представлена гипотетическая схема распределения и своеобразия индивидуального и коллективного субъекта и личности. В основу данной таблицы легли работы А.Л. Журавлева, Т.А. Нестика, Т.П. Емельяновой, Т.В. Дробышевой. Эти представления требуют отдельного рассмотрения и аргументации, что сделать в рамках данной статьи невозможно. Кроме того, данная гипотетическая схема предполагает и дополнительное изучение таких феноменов, как групповая саморегуляция, коллективные ресурсы, структурная организация Я–МЫ–ОНИ, с одной стороны, включающая в пространство Я Других (МЫ), с другой стороны, исключающая иных (ОНИ). Разработка представлений о структуре и функциях коллективного субъекта и личности является перспективной задачей теоретических и эмпирических исследований.

 

Таблица 1. Соотношение функций и структуры индивидуального и коллективного субъекта и личности

Индивидуальность человека	Функции			Структура
	Когнитивная	Регулятивная	Коммуникативная
Личность	Смыслообразование, ценностные ориентации	Переживание	Избирательность взаимодействия	Я-концепция
Коллективная личность	Коллективная направленность, ценности, смыслообразование, рефлексия	Коллективные переживания	Выделение объектов и субъектов коммуникативных взаимодействий	Я—МЫ—ОНИ
Субъект	Понимание	Контроль поведения (когнитивный контроль, эмоциональная регуляция, произвольность/волевой контроль)	Субъектность/Объектность, Субъект/Субъектность взаимодействия	Индивидуальные ресурсы (когнитивные, эмоциональные, волевые)
Коллективный субъект	Коллективный метакогнитивный опыт, коллективные представления	Групповая саморегуляция	Субъектность/Объектность, Субъект/Субъектность взаимодействия группы	Объединенные и распределенные психологические ресурсы

Примечание. Цветом выделены функции коллективного субъекта и личности.

 

СУБЪЕКТ И ЛИЧНОСТЬ — ЕДИНСТВО И РАЗЛИЧИЕ

Л.И. Анцыферова, анализируя работы С.Л. Рубинштейна, отмечала неразработанность понятий субъекта и личности в его трудах, в которых он пишет о “личности”, “субъекте”, “человеке” как синонимах. “Личность, субъект, — пишет он, — это не чистое сознание. Это реальный конкретный, исторический, живой индивид, включенный в реальные отношения к реальному миру” [10, с. 676]. Его интерес лежит в области активности человека, субъекта, личности в деятельности [3]. Иногда же субъект толкуется Рубинштейном как стержневое качество личности, но в этом случае человек обозначается как сознательное общественное существо, субъект практики, истории, что делает его личностью. Она пишет, что «в 90-х годах в эти основания был введен новый принцип — “субъектно-деятельностный подход”. Этот подход акцентировал значение деятельности, понимаемой как созидание, преобразование, совершенствование окружающего мира, в качестве одного из главных способов существования человека, и в то же время подчеркнул неразрывную связь деятельности с “действующим лицом” — инициирующим, реализующим, несущим ответственность за ее осуществление и результаты. По существу, этот принцип вводит субъекта в динамическую систему деятельности. Но исчерпывает ли этот подход ВСЮ полноту личностного существования человека в мире, напряженность его душевной жизни, “своеобразные движения” внутреннего мира?» [3, с. 14–15].

Отвечая на этот вопрос, Людмила Ивановна считает, что таким понятием в психологии становится экзистенция, которая охватывает разные грани существования человека в мире. Она задает следующий вопрос: “Какому же направлению в изучении личности противостоит субъектно-деятельностный подход?” [3, с. 15]. Она считает, что это подход, основанный на опросниках, выявляющих черты личности, иерархию ценностей, мировоззрения, позиций, убеждений и т.п. «Но ведь все эти “образования”, “характеристики” — в своей подавляющей части результаты конструирования личностью себя и своих жизненных миров, исходы напряженных “движений” душевной жизни, ее “произвола”» [3, с. 16]. Следовательно, усилия личности в большей степени направлены не на удержание какой-то деятельности, а “на укрепление, расширение, увеличение многомерности пространства своей жизни, на включение в его контуры миров других людей. Иными словами, личность соразмерна не деятельности и даже не жизненному пути, а целостному индивидуальному пространству и времени творимой им жизни. Личностное пространство наполнено индивидуальными градиентами значимости, валентностями; областями, отмеченными положительными, отрицательными, нейтральными модальностями” [3, с. 17]. В таком случае не жизненный путь личности, а жизненное пространство созидает человека как личность. «Личность как субъект “ваяет” себя, выстраивая и создавая пространство собственной жизни, уникальный жизненный мир. Субъект ставит цели и намечает жизненные планы, избирает стратегии жизни» [1, с. 223]. Тогда как личность реализует их в деятельности. Отсюда она видит основную задачу ученого в выделении и изучении тех “жизнетворческих способностей”, психологических оснований и “механизмов”, которые обеспечивают переход личности на более высокий уровень субъектности. Многие психологи, говоря о человеке как хозяине своей судьбы, имеют в виду его как субъекта, способного противостоять неблагоприятным социальным и культурным условиям. “Определение личности как успешного творца собственного индивидуального жизненного пути, достигающего высокие цели, несмотря на трудности, противодействия и давления внешних и внутренних сил, относится лишь к самому высокому уровню развития личности, а скорее всего выступает идеалом отношения человека к своей жизни” [1, с. 223]. Отвечая на вопрос, всегда ли человек является субъектом, Анцыферова указывает на то, что субъектное начало человека “значительно ограничивается особенностями душевной жизни”, в которой определенное место занимают “неосознаваемые мотивы, жизненные планы, вытесненные воспоминания, которые, однако, регулируют поведение индивида независимо от его воли”. Далее она пишет, что субъект инициирует, творит, создает внутренний мир и поступки человека, контролирует чувства, вырабатывает жизненные стратегии, разрешает трудные ситуации, ставит жизненно важные задачи и т.п., создавая условия для развития личности.

“Но за пределами исследований остается такое содержательное, ценностно-смысловое измерение, которое характеризует человека как личность. В число особенностей субъекта не входят те, которые заключены в понятиях духовности, гуманности, нравственности, совести, добродетельности и т.п.” [1, с. 362]. В таком случае можно говорить о наличии некоторых противоречий в представленных идеях. С одной стороны, более высокий уровень развития личности — ее субъектность, а с другой — субъектность создает условия для развития личности. С одной стороны, содержательная направленность человека, его духовная жизнь, нравственность и гуманность — это личностные свойства, но направляет активность — субъектность, реализует — личность. Данные противоречия снимаются в рамках системно-субъектного подхода, в котором две ипостаси человека, субъект и личность, находятся в непрерывном развитии и взаимодействии, но личность как содержательная составляющая с ее ценностями, смыслами, идеалами, направленностью задает направление активности и взаимодействия, а субъект как интегратор всех психологических, физиологических, нейрональных, фенотипических особенностей, индивидуально представленных в человеке, реализует задачи личности, сообразуясь с собственными ресурсными возможностями и внешними условиями. В построении пространства жизни участвуют две ипостаси человека: и субъект, и личность, сообразуясь с “командным” звеном идей, целей, смыслов и индивидуально существующих возможностей. Кроме того, предпринята попытка описать разные уровни развития субъекта и личности в онтогенезе человека, в которых специфически представлено и развитие личности, и развитие субъектности человека от рождения до пожилого возраста [15]. В табл. 1 (в предыдущем разделе) представлены функции и структуры субъекта и личности, которые обоснованы и верифицированы в эмпирических исследованиях, также снимающие противоречия в определениях субъекта и личности.

ВОЗРАСТНАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ КАК ДИНАМИЧЕСКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ЛИЧНОСТИ

Людмила Ивановна посвятила большое число своих работ проблемам развития личности в пожилом и старческом возрастах, проблеме мудрости и ее проявлений в разные периоды онтогенеза человека, включая период старения. Идеи, высказанные ею в этих работах, становятся основой современных исследований. Во-первых, она убедительно доказывала, что период старения нельзя рассматривать как тотальный регресс. В противовес представлениям о поступательном развитии личности Л.И. Анцыферова подчеркивала нелинейный, диахронический процесс развития, в котором прогрессивные линии сочетаются с регрессивными. Это вопрос мы подробно рассматривали в предыдущих работах [12; 14].

Во-вторых, анализируя проблемы геронтопсихологии, Л.И. Анцыферова боролась за изменение отношения к старости как сложившемуся социальному стереотипу. Она считала, что многие характеристики стариков обусловлены негативными стереотипами их восприятия “как людей бесполезных, интеллектуально деградирующих, беспомощных” [1, с. 264].

Интересно, что в мировой литературе это явление обозначено как эйджизм, т.е дискриминация людей по возрастному признаку. В лонгитюдных исследованиях, охватывающих более 1000 пожилых людей [18], не было получено никаких доказательств того, что современные пожилые люди придерживаются более благоприятных взглядов на то, как они стареют, чем пожилые люди два десятилетия тому назад. Авторы рассматривают парадокс, обнаруженный в исследовании. С одной стороны, известно, что сегодняшние пожилые люди во многих отношениях функционируют лучше, чем пожилые люди в прошлом (см. обзор [16]), а общая закономерность улучшения функционирования на среднем уровне подтверждена на текущей выборке пожилых людей. Но парадокс в том, что исторические улучшения в различных областях функционирования не приводят к более позитивным взглядам на старение, потому что возрастная стигматизация и негативные возрастные стереотипы являются постоянным фактом в развитых обществах. Вывод о постоянной исторической стабильности множества показателей субъективных взглядов на старение, несмотря на то, что ряд других показателей благополучного старения исторически улучшался, может рассматриваться как подтверждающий такой парадокс. Эти данные могут свидетельствовать о продолжающемся социальном эйджизме. Однако различие между личными и общими взглядами на старение показало, что за последние два столетия общие взгляды на старение становились все более негативными [23; 24], но на уровне личного отношения к старению, т.е. субъективные оценки восприятия себя более молодым, могут рассматриваться как позитивные, поскольку пожилые люди сопротивляются общесоциальным тенденциям, продолжая снижать оценку старения. Возможно, индивидуальные взгляды на возраст все больше отделяются от взглядов общества. В сознании пожилых людей в возрасте 65 лет и старше старость не обязательно является синонимом упадка и ухудшения состояния в настоящее время. Как следствие, классический “возрастной перекос”, заключающийся в том, что пожилые люди чувствуют себя значительно моложе своего хронологического возраста, сохраняется, но не становится больше в более старых когортах людей. Таким образом, некоторые улучшения функционирования в пожилом возрасте могут отражать действие исторических изменений, которые повышают уровень функционирования в раннем пожилом возрасте, но не влияют на темпы изменений в более поздние периоды жизни. В такой ситуации люди, родившиеся позже, сравнивают свое текущее состояние функционирования с более ранними собственными состояниями и могут воспринимать потери такими же по величине, как и у людей, родившихся раньше, и в результате взгляды на старение останутся прежними. Эти данные указывают на то, что в общем негативном отношении к старению индивидуальные личностные ресурсы и личностное развитие сопротивляются таким стереотипам. Индивидуальные стереотипы не только могут отличаться, но и существенно влиять на многие аспекты жизни пожилых людей. В классическом исследовании Б.Р. Леви с коллегами [20] в рамках Балтиморского лонгитюдного исследования старения (Baltimore Longitudinal Study of Aging, BLSA) было показано, что те, у кого в раннем возрасте было больше негативных возрастных стереотипов, с большей вероятностью страдали от сердечно-сосудистых заболеваний 38 лет спустя по сравнению с теми, у кого было больше позитивных возрастных стереотипов. Кроме того, неоднократно подтверждалось влияние возрастных стереотипов на когнитивные способности и соответствующие биомаркеры. Исследовательская группа Леви показала среди прочего, что у людей с более негативными стереотипами ухудшались показатели памяти в течение 38-летнего периода времени по сравнению с теми, у кого были более позитивные возрастные стереотипы [20].

Также в рамках Балтиморского лонгитюда было обнаружено, что участники с более негативными возрастными стереотипами в более раннем возрасте имели повышенное количество биомаркеров, связанных с болезнью Альцгеймера, подтвержденных при посмертном вскрытии мозга [21]. Также пожилые люди с более негативными возрастными стереотипами чаще подвергались госпитализации, имели меньшую вероятность компенсации инвалидности и продемонстрировали более резкое снижение слуха в течение 36 месяцев [20; 22].

Кроме того, исследование К. Ротермунда [27] показало, что участники с более негативными возрастными стереотипами в начале исследования имели повышенные показатели депрессии четыре года спустя. Вместе эти исследования подтверждают положение о том, что возрастные стереотипы также влияют на различные аспекты здоровья в долгосрочной перспективе.

Лица, которые считали свое старение более благоприятным или чувствовали себя моложе, чем они были на самом деле, фактически оставались более здоровыми (см., например, [28]). Более того, люди с более позитивным самовосприятием старения показали улучшение функционального здоровья и физической работоспособности, например скорости ходьбы (см., например, [26]), и жили дольше, чем люди с более негативным самовосприятием старения или более старшим субъективным восприятием возраста [25]. Иллюстрацией этому служат также данные исследования Леви с коллегами [19], обнаружившие, что взрослые люди с более позитивным самовосприятием старения жили в среднем на 7.5 года дольше, чем люди с более негативным самовосприятием старения. Этот эффект сохранялся после контроля соответствующих ковариат. Интересно, что этот эффект также был сильнее, чем прирост лет жизни, известный из других исследований по физиологическим показателям (например, низкий уровень холестерина или систолический уровень давления крови) или показателям здорового образа жизни (например, более низкий индекс массы тела, отсутствие курения в анамнезе, склонность к физическим упражнениям).

Наконец субъективный возраст и самовосприятие старения также влияют на когнитивные способности и психологическое здоровье. Сосредоточив внимание на эпизодической памяти, а также на исполнительных способностях, Я. Стефан с коллегами [29] показали, что более молодой субъективный возраст был связан с улучшением когнитивных функций 10 лет спустя. Кроме того, ряд недавних исследований, проследивших динамику когнитивного функционирования в течение 12 лет, показал, что негативное самовосприятие старения связано с более низкими когнитивными способностями.

Таким образом, мысль об индивидуально выраженном отношении к старению взаимосвязана с различными вариантами состояния здоровья, депрессией, когнитивными функциями, продолжительностью жизни, что означает личностные разнообразные стратегии сопротивления эйджизму.

Еще один аспект, свидетельствующий о динамике личностной идентичности в пожилом возрасте, связан с вопросом о стабильности когнитивной иллюзии возраста (т.е. различиях между календарным и воспринимаемым возрастом). В большинстве исследований субъективный возраст просто фиксировался как когнитивное представление людей, на сколько лет они себя чувствуют, выглядят, действуют, интересуются [11; 13]. Однако начали появляться работы, которые ставят цели проследить динамику субъективного возраста. Примером такой работы является исследование А.Е. Корнад с коллегами, в котором было изучено, каким образом субъективный возраст, оцениваемый в течение дня, взаимосвязан с воспринимаемым стрессом и его биологическим показателем — кортизолом [17]. Предыдущие долгосрочные исследования и ежедневные записи в дневниках показали, что повышенный стресс связан с более старшим субъективным возрастом. В проведенном исследовании 118 пожилых (M = 66.67 года) и 36 очень старых людей (M = 85.92 года) сообщали о своем кратковременном субъективном возрасте и ощущаемом стрессе, а также предоставляли образцы слюны до семи раз в день в течение семи дней подряд. Результаты показали, что кратковременный повседневный воспринимаемый стресс и более высокие уровни кортизола предсказывали более пожилой субъективный возраст в данный момент. Напротив, субъективный возраст на предыдущем этапе измерения не предсказывал последующий стресс. Для лиц из группы очень старого возраста прогностические эффекты кортизола в отношении кратковременной оценки субъективного возраста сильнее даже при дополнительном учете сопутствующих заболеваний, что может указывать на более сильную связь между гормональными показателями стресса и ощущением себя старше у очень старых участников, а также устойчивость этой связи (и, следовательно, потенциально меньшую адаптивность). Данные этих исследований расширяют более ранние выводы о том, что как самооценка, так и физиологический стресс являются важными объясняющими переменными для субъективных возрастных изменений людей даже в относительно коротких временных интервалах, демонстрируя динамику во времени между стрессом и субъективным возрастом в повседневной жизни. Результаты подчеркивают важность контекстуального влияния на самочувствие пожилых людей и демонстрируют переплетение как биологических, так и психологических процессов старения.

Данные современных исследований отношения к старению и самовосприятию своего возраста показывают развитие идей Л.И. Анцыферовой о непрерывном развитии личности и вариантах ее преобразований в период старения.

Рассмотренные в статье идеи Л.И. Анцыферовой с очевидностью демонстрируют их современную востребованность, их развитие и поиск ответов на поставленные ею вопросы.

Sobre autores

E. Sergienko

Institute of Psychology of the Russian Academy of Sciences

Autor responsável pela correspondência
Email: elenas13@mail.ru

ScD (in Psychology), Professor, Chief Researcher

Rússia, 129366, Moscow, Yaroslavskaya St., 13, Bldg. 1

Bibliografia

Arquivos suplementares