Томский журнал лингвистических и антропологических исследований

Приметы характеризуются значительными функционально-семантическими возможностями в карачаево-балкарской лингво- и этнокультуре и представлены в языке как в определенной степени клишированные высказывания различной синтаксической структуры, которые построены по различным образцам простых и сложных конструкций. Простые приметы-высказывания, отмечаясь достаточно свободным лексическим наполнением своих синтаксических позиций, имеют в своей структуре ограниченное количество сказуемых, выражающих в большинстве случаев запрет на выполнение того или иного действия, входящего в противоречие с нормами поведения в обществе. В сложных приметах-высказываниях, имеющих в основном структуру сложноподчиненного предложения, актуализируются условия, которые, с одной стороны, интерпретируются как плохие приметы, с другой – как явления, приводящие к определенным результатам, в большей степени отрицательным. Наличествуют и приметы-микротексты, отличающиеся развернутым характером и состоящие из нескольких раздельнооформленных конструкций, первые части которых репрезентируют существенные для мировосприятия этноса желательные и нежелательные явления или действия. За ними следуют мотивировочные конструкции, объясняющие, почему высказанное является благом или наносит вред кому-либо и по какой причине следует/не следует поступать определенным образом. Поскольку приметы базируются на жизненном опыте носителей языка, они отражают мировосприятие карачаево-балкарского этноса и все многообразие окружающей действительности. А это в свою очередь дает возможность в первом приближении провести их тематическую классификацию, связанную с различными аспектами жизнедеятельности народа: охотой, ремеслом, сельским хозяйством, фауной, этикетом, интерперсональными отношениями и т. п. Релевантным представляется и тот факт, что в силу своей архаичности приметы в значительной степени отражают мифологическое сознание представителей карачаево-балкарской этнокультуры. В этом отношении показательны, например, конструкции, облигаторными элементами которых являются зоолексемы, обозначающие тотемных животных. Несмотря на свою архаичность и устойчивость, рассматриваемые приметы-высказывания со временем могут трансформироваться формально и семантически, чему способствует изменение условий жизни и влияние других культур.

Данная работа посвящена исследованию дистрибуции конструкций со вспомогательными глаголами в ваховском и васюганском диалектах хантыйского языка. Становление подобных единиц в диалектах проходит в рамках процесса грамматикализации при их фонетической, морфосинтаксической и функциональной адаптации. В ваховском используются такие вспомогательные глаголы, как wəl- ‘быть’, wəs- ‘быть’, ku ̇̆ rt- (ku ̇̆ r-) ‘не мочь’; в васюганском – wəl- ‘быть’, jӛ- ‘стать’, игли-/ыглы- ‘вспомогательный глагол’, wer- ‘сделать’ и ku ̇̆ rt- ‘не мочь’. Они появляются со следующими типами основных элементов: в ваховском и васюганском – с отрицательным бытийным предикатом ӛntim, с глаголом в инфинитивной форме; в васюганском – с заимствованными лексемами/словоформами. Их сочетаемость ограничена шестью позициями, причем васюганский диалект представлен большим разнообразием аналитических конструкций. Вспомогательные глаголы wəl- ‘быть’, wəs- ‘быть’, jӛ- ‘стать’, wer- ‘сделать’, ku ̇̆ rt- (ваховский также ku ̇̆ r-) ‘не мочь’ не подверглись значимой фонетической эрозии, не принимают ударения в синтагме, не проявляют тенденции к превращению в клитики, а выделяются относительной паузой перед основными семантически значимыми элементами аналитической конструкции. Игли-/ыглы- ‘вспомогательный глагол’ в васюганском идиоме материалов св. Макария (Невского) также всегда отделяется пробелом (паузой) в записях. Вспомогательные глаголы wəl- ‘быть’, wəs- ‘быть’ закрепляются в окружении отрицательного бытийного предиката ӛntim и выполняют только грамматические функции. Wer- ‘сделать’ используется с любой заимствованной лексемой/словоформой; игли-/ыглы- ‘вспомогательный глагол’, ku ̇̆ rt-/ku ̇̆ r- ‘не мочь’ начинают появляться в комбинациях с инфинитивными формами; в игли-/ыглы- ‘вспомогательный глагол’ отмечаются признаки сокращения словоизменительной парадигмы; ku ̇̆ rt-/ku ̇̆ r- ‘не мочь’ обычно не используется в качестве основного глагола. Вспомогательные элементы в прототипичных примерах следуют за основной семантически значимой лексемой, а сама аналитическая конструкция располагается в конце предложения.

Рассматриваются существующие версии механизмов протекания процесса пермской деназализации – упрощения инлаутных прафинно-угорских кластеров «носовой + смычный или аффриката» с возникновением звонких смычных и аффрикат в пермском праязыке (*-mp- > *-b, *-nt- > *-d, *-ŋk- > *-g, *-nč- > *-ǯ, *-ńć- > *-ʒ ́ ). Пермская деназализация является одним из явлений, связывающих пермские и венгерский языки и противопоставляющих их другим финно-угорским языкам (образование системы звонких смычных, последовательная редукция гласной ауслаута, параллели в морфологии и лексике), поэтому вопрос о природе, механизмах и времени пермской деназализации важен для рассмотрения проблем пермской и венгерской предыстории. Показано, что наиболее известные старые объяснения (В.И. Лыткин, К. Редеи, В.К. Кельмаков, Ш. Чуч) этого явления в связи с пермской апокопой (отпадение конечного гласного в старых двусложных основах и последующая редукция ауслаута) не объясняют всей полноты фактов и обнаруживают внутреннюю противоречивость. Представлено, что принятая точка зрения о возникновении в прапермском настоящих звонких смычных согласных после распространения возникших вследствие деназализации инлаутных смычных хронологически едва ли приемлема и возникновение звонких следует считать довольно ранним самостоятельным явлением, развившимся в прапермском под иранским влиянием. Для объяснения пермской деназализации привлекается идея М.А. Живлова о сдвиге в прапермском ударения с первого слога к концу слова и попадании первого слога старых основ в слабую позицию с точки зрения ритмического чередования ступеней согласных по Е.А. Хелимскому. Это объяснение согласуется с характером пермской деназализации (ослабление первого элемента кластера как в ритмическом чередовании, отсутствие деназализации на стыке второго и третьего слога и т. п.) и имеет параллели в фонетических явлениях осетинского языка (сдвиг ударения с первого слога на второй и далее и др.).

Статья посвящена типологии темпоральной подвижности – способности глагольных форм иметь темпоральное противопоставление. На материале нескольких андийских языков (вая и претериальная формы равномаркированы, то есть находятся в эквиполентной оппозиции. Ретроспективная подвижность, наоборот, предполагает, что видовременные формы противопоставлены привативно: форма с референцией к прошедшему должна иметь эксплицитный временной маркер, тогда как базовая форма темпорально немаркирована, а ее временная референция вторична по отношению к аспектуальной. Глагольная система, кроме того, может сочетать в себе обе техники устройства темпоральных оппозиций, так что системы можно классифицировать по преобладающему типу подвижности. Ретроспективная подвижность по своим свойствам сходна с понятием ретроспективного сдвига. Данные андийских языков показывают, что отождествлять их не совсем верно, а о показателе ретроспективного сдвига можно говорить лишь в том случае, если ретроспективная подвижность преобладает в системе. Кроме того, можно выдвинуть ряд гипотез о происхождении ретроспективной подвижности. С диахронической точки зрения системы с преобладанием ретроспективной подвижности, по видимому, получаются путем утраты копулы настоящего времени во всех базовых формах. Спорадическую (неполную) ретроспективную подвижность диахронически проанализировать значительно труднее, поскольку остается неясным, нужно ли постулировать локальную утрату копулы в отдельных формах. По данным каратинского и багвалинского языков можно предполагать, что такой тип ретроспективной подвижности характерен для наиболее старых форм в системе. На примере собственно-каратинской глагольной системы также удается показать, что с грамматикализацией новых аналитических форм обновляются также и отношения подвижности между формами: в этой идиоме засвидетельствован диахронически-промежуточный «гибридный» тип подвижности.

Рассматривается традиционное представление алтайцев о природе, отраженное в семейном обряде саҥ, который является неотъемлемой частью культуры теленгитов-алтайцев. В связи с географической удаленностью от центра теленгиты сумели сохранить архаичные формы своих традиций, которые, однако, претерпевают изменения со временем. В современных условиях актуальным является изучение того, как меняются традиционные воззрения теленгитов на природу и в какой степени эти изменения связаны с влиянием современных условий. Статья основана на полевых материалах, собранных автором в феврале 2025 г. во время экспедиции в село Кокоря Кош-Агачского района Республики Алтай, где компактно проживает этническая группа теленгитов. В исследовании применялись этнографические методы, включая интервью, включенное наблюдение, а также видео- и фотосъемку. Таким образом, работа опирается на эмпирические данные и направлена на изучение и сохранение традиционной культуры теленгитов-алтайцев. Обряд саҥ является важным элементом системы жизнеобеспечения и самобытности алтайского народа, который отражает их мировоззрение. Семейный саҥ проводится в первую очередь для выражения благодарности природным силам и во-вторую очередь – для обеспечения благополучия, здоровья и счастья членов семьи. Обряд состоит из ряда ритуалов: приготовление ритуальной пищи, угощение домашнего очага, освящение и угощение самого саҥ, произнесение благопожеланий. В ходе исследования было установлено, что семейный обряд саҥ осуществляется не только в рамках празднования Чагаа-Байрам, но и в течение всего года. Например, обряд проводится в домашних условиях при подготовке к важным событиям для семьи, а некоторые семьи проводят его ежемесячно. Таким образом, изучение обряда саҥ важно для лучшего понимания культуры теленгитов-алтайцев. Этот обряд может стать основой для сохранения и возрождения традиционных обрядов в современном обществе.

Забайкальский край, как и все регионы Сибири и Дальнего Востока, испытывает миграционный отток населения в европейскую часть страны. Теоретическую основу статьи составили теории и концепции зарубежных и отечественных ученых: концепция интерпретации идентичности как экономического актива, территориальной идентичности как нематериального актива Р. Копелло; идея интерпретации территориальной идентичности как восприятия сходства, которое чувствуют и испытывают жители определенной территории Э. Панзеры; теория соотношения степеней территориальной самоидентификации Н.А. Барышной; концепция территориальной идентичности приграничных районов И.В. Задорина. Определено, что территориальная идентичность основана на регулярной интеллектуальной, психологической и эмоциональной практике соотнесения и последующей самоидентификации индивидом себя с определенной территорией, локальным сообществом, регионом, который характеризуется территориальной, историко-культурной, социальной нормативно-правовой и лингвистической спецификой. Предлагается поведенческомиграционная типизация территориальной идентичности в зависимости от положения личности на различных стадиях жизненного цикла. Выявлено, что у современного человека наблюдается явление расфокусированной территориальной идентичности, то есть формируется представление о специализации территорий в жизненном цикле: место рождения; место обучения; место работы; место отдыха; места жизни на пенсии. Полные расфокусированность и сфокусированность территориальной идентичности – крайние явления. Чаще отдельные этапы жизненного цикла фокусируются в определенном месте. Соответственно, усиливается отдельный тип территориальной идентичности. У каждого периода имеются свои типы территориальной идентичности. Личная поведенческая география в последние годы испытывает революционную трансформацию, вследствие чего меняется социальный уклад семей и представление о локальных территориальных общностях населения.

Представлены результаты исследований керамики васюганского и саровского этапов кулайской культуры (V в. до н. э. – V в. н. э.) с археологического комплекса памятников оз. Тух-Эмтор. Он расположен в Васюганье на левобережной части Среднего Приобья и включает ряд поселений, содержащих кулайскую керамику. В рамках историко-культурного подхода проведен технико-технологический анализ керамики с трех памятников. Основная задача исследований заключалась в выявлении культурных традиций в отборе исходного сырья и подготовке формовочных масс, изучении отпечатков орнаментиров с целью составить представление об особенностях рабочего края, сравнительном анализе полученных результатов. Установлено, что все сосуды украшались несколькими инструментами. На разных памятниках выявлены изделия, орнаментированные похожими предметами. Отмечено, что использовались сильно запесоченные ожелезненные глины: на поселении Тух-Эмтор II – средней ожелезненности, на Тух-Сигат IV, VII – средней и слабой ожелезненности. Анализ состава и особенностей естественных примесей в исходном сырье свидетельствует о разных похожих залежах глин, которые брали на берегу водоема, видимо, озера Тух-Эмтор. Выявлены две традиции в использовании минеральных примесей при составлении формовочных масс: 1) без добавления минеральных примесей; 2) с шамотом. Всего на четырех поселениях керамика васюганского типа с шамотом составляет 26,5 %, саровского – 36 %. В целом преобладает традиция изготовления керамики без добавления минеральных примесей. Для кулайских памятников из Томского Приобья характерно добавление в формовочные массы дробленого камня, для Прикетья – шамота. В Васюганье выявлена третья традиция подготовки формовочных масс – без добавления минеральных примесей. Это создает возможность определить направление контактов населения в рассматриваемую эпоху. В частности, наличие сосудов с шамотом в Васюганье свидетельствует о притоке населения из Прикетья с другими навыками подготовки формовочных масс на васюганском и саровском этапах. Небольшое количество керамики, по сравнению с эпохой бронзы, очевидно, свидетельствует, что население этого района в раннем железном веке было немногочисленным.

На материале частного случая из области классификации тюркских языков Южной Сибири рассматривается возможность сопряжения данных лингвистического и популяционно-генетического исследования. Анализ результатов действия однотипных правил в нескольких говорах, относящихся к трем тюркским генеалогическим языковым группам, позволяет предположить, что действие этих правил лишь в части каждой из этих групп связано с саяно-самодийским субстратом, скорее всего, с фактом языкового сдвига, переходом саянских самодийцев на несколько тюркских языков. Подобная гипотеза высказывалась в свое время А.П. Дульзоном, но не была подтверждена сравнительно-историческим анализом. Для северно-алтайских идиомов более вероятным кажется не переход на эти лекты непосредственно саянских самодийцев, а вторичный языковой сдвиг шорцев, которые уже были к тому времени самодийцами, перешедшими на тюркский язык. Данные популяционной генетики укладываются в эту гипотезу.